Александра Ладыженская: «Мой голос вел меня по жизни»
Блистательная, восхитительная, неподражаемая… Какими только эпитетами не награждали Александру Ладыженскую ее многочисленные поклонники. 31 декабря звезде Новосибирского театра музыкальной комедии исполняется 70 лет. Не может быть? Я тоже решила вначале, что ослышалась. 33 года Александра Михайловна была солисткой оперетты, сегодня преподает. В качестве новогоднего подарка любителям театра музкомедии и поклонникам творчества заслуженной артистки России Александры Ладыженской «Ведомости» дарят это интервью.
— Александра Михайловна, артистками хотят быть все девочки. Становятся единицы. Как это детское желание переросло у вас в реальный выбор профессии?
— Не могу сказать, что я с самого детства хотела быть артисткой, нет. Но этот божий дар, голос, вел меня и открывал многие двери с самого начала. Я рано стала самостоятельным человеком, с 15 лет жила не дома, и на моем пути всегда встречались люди, которые обращали внимание на мой голос. Когда после школы — я жила в Хабаровске — надо было выбирать, многие советовали: «Шурочка, выбирай профессию, которая тебя прокормит. Что голос? Сегодня есть, завтра нет. Хорошая профессия — портниха, с ней не пропадешь». Я, конечно, прислушивалась, но мне всегда хотелось большего. Я окончила педучилище и пошла в школу учителем пения. Однажды вызвал меня директор школы и говорит: «Шурочка, вам надо учиться». И дал мне направление в музыкальное училище. Учиться мне было очень трудно, ведь за плечами не было музыкальной школы, а пределом мечтаний было попасть в хор радио. В Хабаровске был театр музкомедии, но я и помыслить о нем не смела. В это время в Новосибирске открылась консерватория. И я поехала. Спела — меня взяли. На пятом курсе надо было определяться. Пробоваться в оперный было бесполезно, потому что оттуда приходили, слушали и, если ты был нужен, брали. Так поступили с Валерием Егудиным, который недавно ушел из жизни. Его уже на 5-м курсе пригласили. А меня взял Самуил Львович Зиссер, тогда главный дирижер театра музыкальной комедии. 4 февраля 1965 года я была зачислена в труппу. Без испытательных сроков, еще не закончив консерваторию. И сразу меня вводят в «Севастопольский вальс», оперетту Константина Листова. Со мной работал тогда весь театр. Этот ввод был равносилен постановке. Так началась моя жизнь в театре, которому я ни разу не изменила. За эти 33 года бывало всякое. Но самое ужасное и поучительное — ждать роль. Терпеть, ждать и не роптать. Это самое главное! Если терпения не хватает, начинаешь неправильно себя вести, а отсюда последствия. И, конечно, очень важно, чтобы тебя увидел кто-то из творческих руководителей. Талант обязательно, трудолюбие — еще важнее. Но и без Его величества Случая, без везения в театре — никуда.
— А вам что было интереснее играть?
— Поначалу все. Конечно, когда я только пришла, мне давали роли второго плана. Инженю. Так было с «Севастопольским вальсом», где я играла Нину. А потом «Белая акация», где главная героиня — озорная девчонка Тоська. Мне, кстати, пришлось играть ее на пятом месяце беременности. Но так как всю жизнь я занималась спортом (акробатикой, легкой атлетикой, волейболом) и была в отличной форме, то смогла войти в роль Тоськи, наравне с такими опытными певицами, как Татьяна Романова. Оттуда, от этой роли все и пошло…
— Существует стереотип, что оперетта — это младшая сестра оперы, легкий жанр…
— Нет. Я никогда не соглашусь с этим мнением. И доказательством служит, знаете что? То, что у нас пели артисты оперы. Тогда музкомедия была филиалом оперного театра, а его артисты принимали участие и в «Летучей мыши», и в «Севастопольском вальсе». Да, оперетта предполагает яркость, зрелищность и легкость. Люди думают, что раз артисты поют и танцуют одновременно, значит, для них это просто. Но это законы жанра. В оперетту ходят, чтобы отдохнуть и расслабиться. Хотя это не значит, что отдыхают и расслабляются артисты. Представьте, что такое спеть после танца! Это сейчас исполняют с микрофонами, вполсилы… Мы уходили со сцены мокрыми.
— А как вам стереотип, что артистка должна стать женой режиссера? Тогда будет карьера.
— Это совсем необязательно, и я бы сказала, что надо избегать брака с режиссером. Это зависимость, а творчество не терпит зависимости. Надо свои отношения с руководителями выстраивать по другим правилам. В театре нередко бывает, что сегодня режиссер нужен, а завтра нет. Он уходит в другую труппу, жена с ним, а там свои звезды… На этой почве с людьми происходят трагедии. Надо быть независимым творческим лицом, когда тебя уважают не за то, что ты жена главного. Но вы правы: такие пары часто встречаются… У нас с мужем не получилось: он был дирижером в нашем театре и очень хотел быть главным дирижером. В итоге он уехал в другой город и до сих пор работает главным дирижером. Я не смогла бросить театр. Просто не смогла. Семь лет жили на два города, потом разошлись. Но мы остались друзьями и до сих пор встречаемся. У нашей дочки Лены в Германии… Знаете, есть люди, у которых только один раз в жизни бывает такая сильная любовь, а потом уже ничего не получается. Я из таких.
— Дочь пошла по вашим стопам?
— Она пианистка и замечательный педагог. Трое внуков — все музыкальные, играют на разных инструментах.
— Какие ваши спектакли были «долгожителями»?
— Конечно, классика. «Цыганский барон», «Сильва», «Веселая вдова», «Летучая мышь». Менялись составы, постановщики, спектакли получались другими, но их слушали и слушают с удовольствием. Советский репертуар, который тогда был определяющим, сейчас, конечно, зритель не поймет. Но наши «Мечтатели» и «Севастопольский вальс» шли почти по 10 лет.
— Ваша последняя роль в театре?
— «Дорогая моя Памела», роль Памелы Кронки. Спектакль с настоящей драматургией. Он долго шел, но как только ушли исполнители Памелы, спектакль сняли. «День чудесных обманов» сняли по той же причине. Спектакли были такие динамичные, заводные, яркие, но поставленные на определенных артистов. С их уходом пропадала та изюминка, которая давала им вкус.
— Из того, что сейчас идет в музкомедии, что вам нравится?
— «Свадьба Кречинского» — спектакль, который наряду с хорошей музыкой дает возможность подумать, обрадоваться и сопереживать. Такие спектакли обязательно должны быть в репертуаре. Сейчас вообще поменялось отношение к «легкому жанру», и поэтому сейчас популярны мюзиклы. Допустим, «Свадьба Кречинского» — это мюзикл, причем русский мюзикл.
— В чем разница между мюзиклом и опереттой?
— Другие ставятся проблемы, другие формы выражения. В мюзикле больше остроты в решении характеров. В мюзикле очень много танцев, кульминационные моменты более усилены движением. Пение другое. Возникновение микрофонного пения в театре связано именно с мюзиклом, оно не такое мягкое, как в оперетте, не такое классическое, более приближено к эстрадному. Отсюда и микрофон. В мое время нас учили только пению. Не учили ни говорить, ни танцевать. И не случайно возник наш театральный институт, где есть отделение музыкального театра. Я на этом отделении преподаю и вижу, как много дает институт для работы в театре. Там учат всему: движению, танцу, фехтованию, речи, пению, мастерству. Сейчас артиста музыкального театра по-настоящему готовят не в консерватории, а в институте.
— Как приходит понимание, что пора уходить из театра?
— Если ты просыпаешься утром и понимаешь, что надо уходить, то — уходить надо было уже давно. Если у актрисы складывается судьба — а у меня она сложилась, — то сначала ты играешь молодых героинь, потом более возрастных. Затем переходишь (если есть такой переход — это благодать) на каскадные роли, в которых сочетаются яркость и острота. Это уже не скромница, это героиня, которая ходит по лезвию ножа. Дальше — возрастные героини и в конце концов — роль комической старухи (грубовато звучит, но это такое амплуа). Если в твоем потенциале это есть, то ты никогда не скажешь «надо уходить». В «Памеле» важно не как ты выглядишь, а интересно ли то, что делаешь. Я иногда смотрю на возрастных артистов: морщинки, второй подбородок, но если он интересен, то мне все равно, каким он стал. А вот если актер вызывает возрастное сожаление, то ему необходимо уйти. Но сделать такой шаг НЕВЕРОЯТНО трудно. Поэтому многие актеры должны иметь вторую профессию, и если не работать параллельно, то про себя думать: а что я смогу делать потом… Я бы и сейчас работала, если бы не беда, моя болезнь. В конце 1998 года я была на краю… Меня спасли замечательные врачи: Владимир Якушенко, главный проктолог города, который меня оперировал, и мой лечащий врач Евгений Чечнев. Безмерно благодарна им. А потом были люди, которые помогли мне продолжать жить. Мои настоящие друзья и человек, который проникся моей бедой и понял, что без театра я погибну. Наш директор, Леонид Михайлович Кипнис, придумал для меня должность — вокальный педагог. Такой должности в нашем театре не было. И вот почти 10 лет как я занимаюсь вокалом с коллективом хора. Эффект виден, хор звучит совсем по-другому. И самое интересное, что люди хотят учиться. Не только у меня, они идут в консерваторию, институт, они видят смысл в своей учебе.
— «Осень жизни, как и осень года…» вам удается благодарно принимать?
— Благодарно или нет — не знаю. Но в своем возрасте я себя чувствую очень хорошо. Я даже не думаю про годы, мой жизненный опыт позволяет мне чувствовать себя уверенно. Раньше у меня было мало знаний, мало общения, и это рождало во мне такую робость, которая мешала и в жизни, и на сцене. Меня дочь спрашивала: мама, как это может быть, что ты, артистка, и такая стеснительная? Теперь мне легко.
— Не было сожаления, что не попали тогда, в 65-м в оперу?
— Никогда! Это только поначалу я думала, что выразить себя смогу только голосом. Еще в консерватории я заразилась оперой до жути, мы каждый день ходили в оперный, тогда ведь студентов пускали без денег, по студенческим… Когда стала активно работать, то поняла: это мое, и голос помогает, и двигаюсь хорошо… Я даже не ходила ни в какой другой театр, хотя были предложения и в Ленинградскую оперетту попробоваться. Ни разу не жалела. Мне в моем театре было хорошо. Это мой дом.
Елена КВАСНИКОВА | Фото Виталия МИХАЙЛОВА и из личного архива Александры Ладыженской.
